Иван Шепета: Если всматриваться в море…

Я знаю, чем он хотел напитаться у меня.

О себе он писал: «Я сам, как пёс, дрожу под небом, /Когда протяжно катится гроза./ Кто б духом напитал меня, как хлебом, / Я накормлю прибившегося пса?» Он не скрывал своего простодушного сравнения  местных поэтов с бездомными собаками. В этом чувствовалось его какое-то одиночество и тоска по общению. В поэзии он хотел застолбить свой участок, хотел, чтоб туда сбегались поэтические своры. «Эта музыка пока ещё ничья/Я хочу, чтоб сделалась моею!// Я застолблю себе участок свой,/ Может быть, и золото намою…»   

Он — на джипе, я — на деревянной лошадке совершали путь в область духа, где нет слова. Часто он приезжал к моему дому на джипе, чтобы поговорить и почитать свои стихи. А в то лето 2010 года, когда  проводилась тотальная облава на таёжных разбойников, прозванных прессой «приморскими партизанами», мы поехали в вольфрамовое княжество Ивана Шепеты на встречу с читателями горного посёлка Восток-2, названного так в честь одноимённого космического корабля. Вольфрамовая жила была открыта геологами в год, когда пилотируемый Германом Титовым космический корабль Восток-2 бороздил пустоши околоземной орбиты над советской родиной, ныне, увы, бесславно исчезнувшей с географической карты вместе с его советским народом, ставшим мифическим как скифы.  

Случайно об этом эпизоде напомнила выпавшая из бумажной  груды поселковая газета «Вести Востока» от 25 июня 2010 года  со статьёй Михаила Филатова, тоже уже покойного. Значит, поездка случилась  10 июня. Пока ехали на Север с хозяином вольфрамового княжества, во мне успел зародиться комплекс малолетнего преступника, будто бы беглого партизана:  только я  один из всех пассажиров в автомобиле был объектом пристального внимания и паспортного контроля со стороны полиции, выстроенной вдоль всей трассы, через каждый километр. Было чувство, что мы попали в оккупацию.

Ни у кого, кроме меня, больше паспорта не спрашивали и не требовали показать лицо. В кармане у меня было всего десять рублей монеткой, которые утолили меня в долгом пути одним сырым яйцом, купленным у старушки с обочины, где торговали крестьянскими дарами. Зрелая, крупная клубника красовалась в деревянных лотках в ареоле сладкого аромата. Она поспевала раньше, чем у побережья. Автомобиль мчался  сквозь жидкий воздух июньской жаровни, заволакивая пылью отступающую советскую ретроспективу. Иван рулил, декламировал стихи.  «Реальность грубая и сны — / меж ними невозможно тождество, / непоправимо не равны/ мой бизнес и моё художество». Безумные оводы стадами, как разъярённые быки, врезались в лобовое стекло навороченного, с космической связью японского джипа, дворники яростно размазывали озверевших насекомых в мерзкую вспененную жёлто-зелёную слизь. Потом  мы съехали с главной трассы, мчались по галечной дороге в межгорье.

Первым делом Иван Шепета отвёз меня на отработанный карьер, опустились в холодное, тёмное, гудевшее ветрами нутро шахты, что было мне не в диковину с детской поры, когда отец брал в забой, —  это было близь корейской и китайской границ. Я тревожно огляделся: каторжан не было видно. Моё классовое чутьё было настороже. «Подневольных мыслей кандалы/ гремят каторжанскими рифмами». Наверху, на земле,  шли губернаторско-криминальные войны за советскую собственность между властными группировками, за ресурсы, за вольфрам, утекавший пароходами в слитках к извечным геополитическим врагам. Из отвала я зачерпнул горсть редкоземельного металла, именуемого у немецких геогностов «волчьей пеной». Под этим названием Иван мечтал написать семейный роман. Я сказал ему, что роман с таким название уже есть, это современный немецкий роман. Он огорчился.

 Всё, что мог мой отец, почётный шахтёр, горнорабочий очистного забоя, оставить в наследство, это кусок антрацита с вплавленным в жёлтую смолу древним насекомым. Когда я читаю и перевожу древние японские стихи, они представляются мне такими же янтарными ископаемыми. Одна мистическая  слушательница, по окончании встречи в поселковой библиотеке спросила Ивана, зачем, мол, вы привезли сюда этого человека, от него придёт нашему посёлку беда и разорение? Ну да, от поэтов добра не жди.  Это  один из десятка эпизодов с Иваном Шепетой, который могу сейчас рассказать. Вместе мы ездили в Биробиджан, читали стихи перед студентами. Он снаряжал меня на литературные встречи в Хабаровск, где я выступал в школах и библиотеках.  Я устраивал ему  творческие вечера в библиотеках  моего города. Он был щедр, издавал разных поэтов и писателей. У него было много литературных планов. Смерти он не ждал, но был накоротке  с ней,  писал о ней тоже много. «Сценарий смерти» (2007) сбылся почти в точности. И как  водится,  любовь и смерть живут рука об руку.