А также об «Экстремальной музыке», штормовом Владивостоке и (не)знакомых лицах.
Уже лет семь как в отечественной литературе прописался некий «Фактор фонаря». Вообще, фактор – это вполне конкретное понятие, определяющее характер или отдельные черты какого – либо процесса. Например, литературного. Но может ли фонарь выступать его фактором?
Да, утверждает Илья Фаликов. При условии, что этот фонарь – светильник. Источник света. Маячок, освещающий путь...
Илья Фаликов из тех, кто определял поэтическое лицо Приморья 60-тых гг. Сегодня он выпускает книги с невыдуманными героями, нон-фикшн высокой пробы, в которой есть дальневосточные страницы, свидетельствующие о том, что Фаликов ничего не забыл. Он помнит наш край, так, как помнят первую любовь. Сбывшуюся и несбывшуюся…
Алена Фадеева предлагает Вам коротенькое эссе, написанное после прочтения книги поэта «Фактор фонаря». (Владивосток, 2013).
Если родиться и вырасти во Владивостоке, можно привыкнуть ко многим его особенностям и характерным чертам. К ветрам, к суете, к странным дорожным развязкам. Если родиться и вырасти здесь, а потом уехать очень надолго, то каждая городская примета из вышеперечисленных почувствуется острее и восприниматься будет чувствительнее.
«Во Владивостоке штормит. На суше. Постоянно», – написал Илья Фаликов в предисловии к эссе «Экстремальная музыка». Осенью 1998 года он приехал в родной город после семилетнего отсутствия. Приехал и увидел, как в его старом доме расположился офис турфирмы, которой сейчас уже нет – самоликвидировалась из- за перебоев с туристами.
«Я зашел в дом. Внутри все перепланировано, но прямой коридорчик привел меня в нашу спальню. Войдя, я так и сказал двум осоловелым пышным барышням, покрывшим собой неплохую – японскую, наверно, – мебель:
– Это наша спальня»
Детские места вызывают воспоминания, которые волнами накатывают одно за другим. Дети, сокращавшие путь, спрыгивали на крышу уборной, подпиравшей забор соседнего двора, видимо для того только, чтобы художник Иван Рыбачук, мэтр дальневосточной живописи, позже выразился примерно так: «Фаликов вырос на моей уборной».
Следуя за владивостокским Гаврошем-маленьким хулиганом Фаликовым, эссе ведет читателя мимо бывшего НКВД через сухановский сквер, где раньше шумел оживлённый «суйфунский» рынок, прямиком в мастерскую живого классика Ивана Васильевича. Мастерская полна работ. Тех самых, которые мы сегодня рассматриваем на выставках как наше достояние. И знаем о художнике. И слышим о нем. И осознаем его величие. А Фаликов говорит с читателем так, будто мы все знаем этого художника. Не можем не знать.
Адресат эссе, а у него, конечно, есть идеальный адресат, знает каждое имя, каждое слово, каждый топоним. А будучи неидеальным адресатом, невольно приближаешься к такому пониманию.
Школьники, рассматривая фотографии старого Владивостока, часто не могут узнать знакомые места. Им кажется, что какие-то вещи и объекты существуют всю жизнь, и с их точки зрения это именно так. Молодые люди не знают о том, как появлялся сквер Муравьёва-Амурского, как выглядел рынок в сквере Суханова или барахолка в Голубиной пади. Как не знают того, что именно туда, а не к морепродуктам первым делом устремлялись гости города.
«Что касается барахолки, первым делом все московские писатели, посещавшие Владивосток, бежали туда. Там они могли найти товарные приветы из Гонконга или Сингапура, привозимые моряками. Слабая моя память изо всей той экзотики сохранила лишь нейлоновые рубашки, шелковые косынки и презервативы с усиками. Прошу обратить внимание на эту связь литературы с действительностью».
Фаликов говорит, что всё в этом городе и крае крутится вокруг губернатора, и затем многословно и подробно рассказывает то, чему владивостокцы были свидетелями совсем недавно: про бесплатный, но редкий транспорт, про строящиеся дороги и перебои теплоснабжения. Про выборы и надписи «Против всех» на стенах и заборах. Город полон недореализованных людей, говорит поэт. Нам это слышать обидно, хотя доля истины в его словах, разумеется есть.
«Здесь уместно сказать о том, что городской общественный транспорт – при энергетическом голоде – штука бесплатная, садись и катись. Между прочим, бесплатны также дискотеки, детское питание в школах (булочка и стакан молока), некоторые газеты. Одновременно развит коммерческий извоз.
<…>
Ситуация типичная. Город полон если не выброшенных, то недореализованных людей. Бушует стихия алчбы, дележа и безмозглой уголовщины – не до простой и честной работы. Сооружаются бункеры. За железными дверями лают собаки».
Да, картинка из ряда вон. Но поэт Фаликов, автор сборников «Олень» и «Месяц гнезд», издававшихся во Владивостоке, в политической жизни никогда не участвовал. Жил, как полагается типичному шестидесятнику, шумел, много читал с эстрады и на стадионах (тогда поэзия собирала стадионы, как позже рок- музыка). С боем выпускал свои поэтические сборники и вряд ли представлял себе, что когда-нибудь станет близко общаться с кумиром тех лет Евгением Евтушенко и даже выпустит в серии «ЖЗЛ» – подумать только в элитнейшей «ЖЗЛ» свою монографию о поэте.
Теперь вот выпустил «Фактор фонаря». В нём один за одним возникают старые знакомые, с которыми проходила вольная юность: случались разные события, совершались поступки и проступки.
«Тыщу лет назад я ступил на остров Шикотан. Был полдень, дул ветер, палило солнце, кружили чайки слоновьего размера, перемежаясь мамонтоподобным вороньем. Разило рыбой, живой и дохлой.
<…>
Шикотанская группа. Сначала это были пятеро художников, затем их стало значительно больше. Шикотанскую группу создал Олег Лошаков, в ту пору (середина 60-х) преподаватель Владивостокского художественного училища»
Иван Рыбачук, Евгений Корж, Александр Пырков (заочно), Юрий Волков, Юрий Кашук… Люди, о которых жители города не могли не слышать, но которых вполне могли не видеть и лично не знать, предстают в эссе галереей черт и характеров.
«Женя Корж рассказывал, что, узнав о моем прилете, он зашел к Юре (Волкову) в мастерскую и сказал: “Илья приехал”. Юра скосил глаза в пол, окаменев на мгновенье. Женя Корж повторил с нажимом: “Илья приехал”. Юра простер руки, закричав: “Я не пью!”.
<…>
Поэму я зачитал-таки. Это была хилая стилизация о братьях-разбойниках, захвативших в темном лесу красавицу и не узнавших в ней сестру родную. Тотчас по окончании чтения Кашук отчеканил:
– Бред сивой кобылы.
Мы быстро подружились. <…> В начале 70-го, когда я на время вернулся в мой город, знакомый до слез, он заявил своей Ане (Анне Селезневой, супруге), что я член их семьи».
Можно совсем ничего не знать об Илье Зиновьевиче Фаликове, хотя это и упущение – его стихи интересны, а проза увлекательна; можно ничего не знать о культурной жизни города шестидесятых годов, но нельзя прочитать эссе, не ощутив прикосновение к чему-то большому и искреннему. Чтение – как разговор на маленькой уютной кухне, когда незнакомый автор только что «произнёс» первые несколько слов, а тебе уже хочется назвать его своим хорошим знакомым.
Алена Фадеева