Глушь. Не стоит пугаться этого слова. Оно не так страшно на самом деле. Ну, отдалённость от просёлочного тракта. Ну, заброшенность. Мы слышим, как тяжеловато дышит поблизости мрачноватый бор. Как вскрикивает по ночам филин. Как закатный свет пробивается сквозь вековую хвою. Как ложатся его полосы на хвойный мрак и как поблескивает гладь озёрной воды неподалеку. Всё это ты видишь, когда выходишь либо посумерничать тут же, на крыльце. Либо когда решаешь прогуляться на ночь глядя. Такая вот не страшная глушь.
А день? День-то как хорош. «И день стоит как бы хрустальный». Тютчева нужно, чтобы описать его прозрачность, его развернувшуюся настолько, насколько видит глаз, лучезарность. Нет, зачем Тютчев? Тут нужно самой управляться. Ты же за этим забралась сюда в эту глушь, сполна пресытившись туманами, моросящим мелким дождичком, мокнущим под ним городом. Его, словно сошедшими со стапелей влажными, особняками. Контурами маячных башен по одну и другую стороны залива. Чем ещё? Ах, да – вокзалом. Он на твоих работах выглядит как застывший в дозоре васнецовский богатырь.
Что ещё тебе известно о владивостокских непогодах, столь изысканно передаваемых тобой? Однажды ты собрала виды всех этих непогод, как собирают поздние осенние цветы – в охапку, и привезла к нам в библиотеку на развеску. Всё тут же сложилось в экспозицию. Мы назвали её утонченно и женственно – «Плетенье нежное тумана и печали». И было это в 2019 году. Имя художницы – а её зовут Виктория Косенко – мы тогда взяли на заметку. Оно часто потом мелькало в прессе, в каталогах выставок – от статусных, региональных, таких, как «Дальний Восток» (Улан-Удэ, 2023) и «Великая Победа» (2-ой межрегиональный выставочный проект) до краевых – тематических (85-летие Приморского края) и дружеских Рождественских – всегда тёплых, почти семейных и почему-то пахнущих новогодней ёлкой...
И вот теперь и жемчуг дождя, и серебро тумана – цветовая гамма того художественного собрания 2019 года – как бы отошли, истаяли на дальней перспективе. Словно бы их просушило на солнце. Влажность исчезла, явственно проступили прозрачность и лёгкость. День затих и замер, погрузившись в хрустальную дрему. Многоопытный Ф. Тютчев знает, как непрочно, как недолговечно это состояние. Успеть схватить его, перенести на полотно – вот ради чего художница оставила город, предпочтя ему другие пространства. Те, какие начинаются за городской чертой. Их образуют река, лес, поле, пашня, затишье стариц, кленовые пожарища в желтизне рощ и пепел их кострищ, осевший на крышах стародавних домишек.
Эти деревенские виды из распахнутых в лето окон, живность, пасущаяся на зеленях, эти заборчики и изгороди, которые ничего не огораживают, а так, сами по себе живут в пейзаже. Первый снег, белый как промелькнувший заяц, и тёмные тени, отброшенные на него ветхим заборчиком. Он тянется через весь пейзаж и там, где он кончается, или, наоборот, начинается, на нём, в самом углу примостилась птица. По какой-то своей надобности, вероятно.
А вот другой сельский вид. Уже сама деревенька. Уже по тому, как выглядит улица, можно составить представление о том, что деревенька эта чистенькая и прибранная. И если у местных она зовётся Яснушка – так другого названия и не нужно. Яснушка – самое подходящее. Вот Яснушка при холодах – мартовских или позднее – осенних? Как звонко туги, должно быть, в эту пору любые шорохи, производимые тем самым бором, который не страшно пугает по вечерам.
Вместе с художницей ты углубляешься в эти врисованные в пейзаж подробности деревенского житья–бытья. Всё это заставляет учащённо биться твоё сердце. Всему, что смотрит на тебя, найдены поразительные и предельно точные краски. Свежие и отчётливые, будто бы промытые родниковой водой. Они сверкают как протуберанцы. Они красивы. Красивы какой-то особенной красотой. Ты любуешься ими и понимаешь, как остро чувствует художница – ещё вчера горожанка и урбанистка – окружившую её прелесть русской жизни. Русской. Она не отменена. Она никуда не исчезла. Разве что потеснилась, отступила в глушь забытого селенья и живёт себе. Самодостаточная. Сама – совершенство, она осведомлена обо всех слабостях и несовершенствах человека и смотрит на него с сочувствием и состраданием.
«Красота страшна вам скажут…» Это Блок. «Почему?» – спрашивает у него художница из Владивостока. «Она опасна. Она недолговечна, имеет свойство исчезать и этим ранит», – отвечает поэт. «Она недоступна, – настаивает он, – и полна презрения к человеку, её недостойному». «Почему? – опять не соглашается художница. – Я писала её. Я писала лес, просёлки, выгон, поле, первый морозец. Я не выбирала красок. Природа сама подсказывала мне их. Сама выдавливала из своих тюбиков».
О красоте спорят и никогда не договариваются. Выставка Вики Косенко – это её личный довод. Очень убедительный, должен сказать. Её работы словно прекрасная проза. На языке этой прозы ведут свой внутренний монолог со зрителем её работы.
У прекрасного прозаика Юрия Казакова есть рассказ, который я очень люблю. Он называется «Вон бежит собака». Его герой вырывается из города, чтобы прожить на природе три положенных для отдыха дня. Прожить в палатке с удочкой. Прожить одиноко и счастливо. Он добирается до заветного места ночным автобусом. Он весь в предвкушении. И его тяготит соседство с красивой попутчицей, охваченной каким-то внутренним беспокойством. Может быть бедой и желанием поделиться своими тревогами со случайным пассажиром. А он не хочет этого. Не хочет загружаться чужим несчастьем. И не идёт на контакт. И только на обратном пути, вдоволь вкусив рыбалки, горячего песка, запахов костра, он вдруг понял, что он сделал что-то не так. Отмахнулся от человека. «Что это было с ней? Ну и сволочь же я», – теперь всё время повторял он. «Что-то большое, - завершает свой рассказ Юрий Казаков, – красивое и печальное стояло над ним, над полями и над рекой. Что-то прекрасное, но уже отрешенное, и оно сострадало ему и жалело его».
То, что собрала на этот раз, и так поэтично объединила в своей новой серии Виктория Косенко, хочется приложить к этим процитированным строкам. Природа и всё живое в ней способны вот так же прекрасно и отрешенно смотреть на нас, таких несовершенных, таких нечутких и таких замотивированных на себе и только на себе. Смотреть сострадая и жалея нас.
АЛЕКСАНДР БРЮХАНОВ