Иван Шепета выпустил книгу написанных в разные годы рассказов. Рассказы будут «без выдумки» предупредил он читателя, не предполагая, как выбранный жанр замечательно сработает против него.
Рассказ – это сочинение. Без фантазии, без вымысла, «без выдумки» его просто нет. И то обстоятельство, что повествователь вознамерился рассказать о реальных людях, ровным счетом ничего не меняет. Стефан Цвейг писал о реальных Магеллане, Марии Стюарт, Эразме Роттердамском. Романизированные биографии – так он определился с жанром. Романизированные, значит, беллетристические. И «выдуманный» Иваном Шепетой «победитель солнца» художник Пырков – тот же пример самой что ни на есть отъявленнейшей беллетристики. Это и было высказано сочинителю на очередном «BooK-show: «Близко к тексту» — формате, который практикует ПКПБ им. А. М. Горького во взаимоотношениях с местной пишущей аудиторией.
=6
Иван Шепета, видимо, чувствует себя изобретателем жанра – прозвучало на ток–шоу от одних участников. А, может быть, не чувствует, возразили другие. Да, но в отечественной словесности (подумали про себя третьи) уже был, к примеру, «Роман без вранья» А. Мариенгофа, все содержание которого – подтасовка и ложь, прикрытые маской любви к своему гениальному другу — Сергею Есенину, которого он обрядил в «лапоточки» и низвел в своем пересказе до пасторали. Так что «BooK-show», как видим, прошло не без колкостей и не без резкостей, прибегнуть к которым, как это поняли некоторые из присутствующих, входило в намерения его устроителей.
А почему бы и нет? «BooK-show» — формат, в котором все чувствуют себя свободно. Свободно от необходимости льстить, заглядывать в глаза автору и общаться с ним на манер «дам приятных во всех отношениях».
=3
Правда, ведущая шоу — Наталия Милянчук – была сама доброжелательность и снисходительность. Тут трудно определиться: либо она прибыла из своего ДВФУ в отменном настроении, потому что удался Ученый Совет, либо потому что переполнилась почти материнским теплом к рассказчику, который смотрел на всех глазами, взывающими к снисхождению и участию. Так или иначе, никаких требовательных ноток в голосе. Никакого Гамбургского счета. А мне известно, что деликатнейшая Наталия Сергеевна по Гамбургскому счету судит, когда рассуждает об отечественной словесности и о таком безусловном ее представителе, как тончайший Юрий Казаков, к примеру. Шепете на этот раз крайне повезло. Потому что если бы на роль его собеседника был выбран Александр Лобычев – от автора и его творения осталось бы одно мокрое место. Шепету Лобычев, уж точно, в «лапоточки» бы обряжать не стал. Он приготовил бы ему вериги. Вериги нарциссизма. Хотя, что же его в них обряжать? Шепета и без того их носит.
И в этом они похожи – автор и его герой. Оба считают, что призваны. Один – победить солнце. Другой – литературную среду, если таковая во Владивостоке существует. Бороться с солнцем – бессмысленно и вредно для самочувствия планеты. Если идея Пыркова – абстракциониста – беспредметника, мрачно раскрашивающего свои холсты, только в том, чтобы погасить в своих творениях животворящее светило, потому что оно раздражает обилием света, богатством, победительной силой, которые ты передать не в силах — это твоя беда. Так бывает. Ну, не Сезанн – что же теперь делать? И потому ты буйствуешь и слывешь хулиганом. Не от того, что так свободно проявляешься, а от того, что неучен, не знаешь счастья быть учеником возрожденчески одаренного Ивана Рыбачука, или язычески яркого, как еще не принявшая крещения Русь Кирилла Шебеко.
Рисовальщик афиш, пусть даже получивший кое–какое высшее образование – рисовальщиком и останется, как бы не обольщалась им заезжая любительница разных экстравагантностей Мариэль Онадера. К слову. Накануне разбора, устроенного Шепете библиотекой, Владивосток посетил Андрей Кончаловский. Он, увы, на миссию не потянул, хотя многие ждали от него с л о в а. Мы же вспоминаем его потому, что создатель «Дворянского гнезда» и, одновременно, захолустной «Сибириады» довольно много времени уделил тому самому предмету, который называется беспредметная живопись, и который Энди Уорхол называет экспрессивным абстракционизмом, новым словом в искусстве и прочей мурой. Позлословив в отношении этого самого Энди Уорхола, а еще больше в отношении «Черного квадрата» Казимира Малевича, Кончаловский призвал присутствующих не церемониться. И не суетиться перед «авторитетами». Тебя водят за нос, ну и скажи, что король – голый! И что художественную немощь искусствоведческой заумью не спасти.
Обман он обманом и будет. Пырков – неважный художник. И еще хуже – руководитель Союза Приморских художников, в должности которого он пробыл недолго, но наследил порядком. Он уничтожил мастерскую Ивана Васильевича Рыбачука. Не мастерскую, а прибежище духа этого огромного художника. Пристанище его беспокойного духа, переполненное реликвиями высочайшего свойства. Он принимал в этой мастерской Министра культуры СССР Е. Фурцеву, гениальную Елену Образцову, поэта Евгения Евтушенко. Здесь было собрано огромное количество разных музейных вещиц. На письма общественности, подписанные депутатами Законодательного собрания, мастерами искусств, выдающими учеными Приморья Пырков не счел нужным реагировать. Несмотря на слезы вдовы, он в приказном порядке велел освободить помещение и заставил его бильярдными столами.
=1
И тут прав Иван Шепета – одно солнце Пыркову все же удалось победить — память об Иване Васильевиче Рыбачуке. Неплохо, да? Для бунтаря и ниспровергателя, уничтожителя светил! У автора, посвященного Пыркову эссе гораздо больше моральных резонов, чем у изображенного им героя. Шепета покупал его картины (при чем не за бесценок), когда они пылились по мастерским и на распродажах. Поддерживал. Может быть, и небескорыстно. Хотя какая уж это корысть — прослыть «своим» в богеме. Видимо, хотелось иметь в друзьях « модных» художников, на тот момент, Пыркова и Федорова. Да мало ли чего может захотеться при хороших деньгах, которые у Ивана Ивановича Шепеты тогда водились. Его закупки больше походили на меценатские жесты. Но художественный «авангард» был не в обиде.
Это сейчас «авангард» пребывает в крайней досаде и крайней обиде. Не приглянулся им изображенный Шепетой их бывший предводитель. Слишком много гротеска в его литературном портрете! И потом, кто–то запустил, что идея Шепеты — изобразить на примере Пыркова распад личности, и что для этого нужно было уж очень постараться — личности – то изначально нет, и распадаться тут нечему.
И потом, хотели того устроители «book-show», или нет, автор проявился на нем гораздо привлекательнее своего героя. Хотя он и жалит, и обижает. Но как–то не по-обидному. Другое дело, «невымышленные персонажи» его эссе и их близкий круг. Те, которые проигнорировали. И В. Погребняк, и А. Глинщиков, и совравший, что будет — Е. Макеев. Гневающийся А. Лобычев проявил твердость в убеждениях, какой бы позавидовал сам Белинский. Раиса Мороз повела себя уж очень по–женски. Пообещала и не пришла. В тоне нашего быстротекущего времени, которого всем всегда не хватает. Но времени не хватает не только В. Погребняку и А. Глинщикову — что–то где–то преподающим. Времени не хватает и университетским ученым — Н. С. Милянчук и И.А. Фадеевой. Но они сочли нужным быть. Видимо, в их учебный план включена и такая дисциплина, как обязательность, учтивость, понимание, что это делается в интересах литературной среды, которая сама собой не формируется, а ее формирует кто – то и разными путями, в том числе и такими вот зрелищными формами, как библиотечный проект «Book-show: «Ближе к тексту». Они понимают, что это полезно: полезно автору, полезно читателю. Полезно тем, кто находится внутри литературного процесса.
Много издающийся Валерий Павлович Королюк, к примеру. Может быть, он именно так и рассудил. Он не огрызался, не эпатировал в своей манере, а как–то спокойно – рассудительно заступался за кроткого Ивана Ивановича. И заступался он в первую голову за среду, от имени которой и представительствовал. Он то и дело подавал голос в защиту отбивающегося от нападок Ивана Ивановича, но походило это все на малоэффективные примочки, которые Валерий Павлович, в бытность свою лекарем при ВМС СССР прописывал особо безнадежным пациентам. Были в зале и те, кто говорил с придыханием, были – и кто энергично отстаивал чисто женский взгляд на написанное и на самого автора и как–то само собой в эти минуты проявлялось, что автор им нравится больше, чем им написанное.
=4
Но больше других запомнились две милые молчаливые женщины. Они принимали все сказанное, не ожесточаясь, не пылая гневом и не заходясь в крике – хотя оказалось что одна – супруга автора, другая – сестра героя рассказа. И им обидеться было на что. Они держались скромно, сидели розно, а воспринимались как бы вместе, потому что из того ряда, в котором они сидели, исходил какой–то покойный, сердечный, потаенный свет. Словно бы они воспринимали все происходящее, как шалости взрослых детей и не сердились на них за их неразумность.
Сам же автор выглядел в этот вечер идеальным «мальчиком для битья», которого чем больше колотишь, тем больше хочется. А он ответно смотрит на тебя: простодушно–простодушно. И глаза у него – голубые – голубые, как небо на нестеровских холстах. То самое небо и то самое солнце, которое извел, низвергнул со своих полотен их торжествующий Победитель – Александр Александрович Пырков.
Александр Брюханов