«Со мной с утра не расставался дождь…»
«Неплохое начало для какой–нибудь урбанистической сказки», - скажет кто-то. А кто-то не согласится: «Почему обязательно урбанистической? Разве у сказки только городская прописка?»
«Нет, конечно,- будет ответ, - городская прописка у сказительницы, и это очень заметно, когда ты оказываешься в окружении ее работ». На них – город. Он – разный. И как бы недопроявленный. Что-то помешало автору отстроить объектив. И потому всё, снятое им, – размыто, и всё словно бы в тумане. Потому ты не сразу узнаёшь его. Но ты, тем не менее, уже рассмотрел, как из легкого тумана выступили вдруг знакомые очертания маяка. Ты догадываешься, что это Токаревский. Токаревский светильник. А вот вид из окна. Не вид, а вокзал только. Какая–то нездешняя архитектура. Вязь. И тут же суровость плетения. Как нитка тяжёлая, сшивающая паруса, и нитка-мулине, скользящая по шёлку. И тут же кот – равнодушный очевидец этих диковинных красот… Написан так, будто покоится на ручищах васнецовского богатыря-вокзала, и какую-то про себя думу беспрерывно думает.
А вот изображение влажного дня. Краски напитаны влагой, и она проступает на холсте столь явственно, что вы боитесь – как бы не промокнуть. И то правда - дождь уже покинул пределы картины и моросит за рамой, в выставочном зале, где среди других выставлена покинутая им картина.
И это маленькое происшествие забавляет художницу, потому что ничем не грозит ни её холстам, ни зрителям, пришедшим на них посмотреть. Ведь этот дождь – её выдумка.
Художницу зовут Виктория Косенко. И фамилия несёт в себе что-то, дождём отдающее. Как же – «Меж берёз дожди косые…». Русский дождь – всегда косит трусцой… Автор управляет им как хочет. Захочет - он престанет идти. Захочет – усилится. Непогода – не лучшее время года. Мы не преувеличиваем, у Виктории Косенко погода – именно время года. Как лето и зима. В её живописи такой порядок. Вернее, распорядок. Она тут сама повелевает и решает. И там, где она повелевает и решает, всё чуть–чуть похоже на сказку.
Таковы краски. Кажется, они берутся с той самой палитры, которой пользовались Ганс-Христиан Андерсен и кто-то ещё более нам близкий. Например, писатель, знающий, как шумят ручьи, в которых «плещется форель», как пахнет северный лес, в котором запросто, за минуту, можно собрать целую корзину еловых шишек. Я говорю о Константине Паустовском, чья манера письма отвечает манере Виктории Косенко писать красками так, будто ты их замешиваешь в траве, в лесной ягоде, в дикой сирени и россыпях белых ромашек.
В своё время она немало побродила по Подмосковью. Отец-художник брал её с собой на этюды. И она писала. Похоже и непохоже. Непохоже становилось от того, что она добавляла в пейзаж что–то своё. Какие–то золотистые паутинки прочерчивали пространство её холста и украшали их так, как это бывает в природе в дни позднего лета.
Да, туман, дождь и навеянная им печаль - вот на чём замешана та краска, которой пользуется Виктория Косенко. Но это и не патина, облившая пейзаж и проступившая на вещах и предметах. Это не что–то тяжелое и обременительное, что угнетает воображение зрителя своей похожестью и расхожестью. Это не стиль. Это не жанр. Это не пристрастие художницы к удобной краске. Это твоё высказывание о жизни. О том, что ты предпочитаешь в ней тихое и светлое размышление. Не сверканье красок. Их выплеск, когда рябина рябит так, что вот-вот подожжёт и загорится – так много в ней горючих, самовоспламеняющихся красок. Кирилл Иванович Шебеко, её наставник и мастер, умел зажигать на своих холстах такие вот прожигающие их огни. Вика согревалась у них, пока вникала в тайны ремесла, и пытались делать что–то похожее, эту знаменитую дробность мазка усвоить… Но дробность оборачивалась иным откликом, отдаваясь в душе, каким–то своим сильным чувством.
Из мастерской величественного Кирилла Ивановича её тянуло на волю, в милую её сердцу непогоду. В туман и дождь, при которых так хорошо вдруг может взгрустнуться. Оттого свежо и легко чувствуется. И краски - лёгкие, как туман, сами просятся на холст. И не беда, что рыжий кот так пристально следит за каждым твоим шагом. За каждым жестом. Не думай ничего плохого: он твой союзник, хотя и не подаёт вида. Он – из той сказки, в очертания которой ты погружаешь город. Его состарившийся от работы порт и причал. Его особняки, похожие на достойных и породистых людей, какими были твои учителя - В.С. Чеботарев и К. И. Шебеко. Или вид уже упоминавшегося Токаревского маяка. Туман, его нежное плетение, способны менять привычный облик предметов. Их узнаёшь и не узнаёшь. И ещё этот кусочек натюрморта в большой, пейзажной работе – горка оранжевых фруктов. Апельсины апельсинового цвета. Апельсиновый цвет - придумка Вики Косенко. Она – большая выдумщица и очень своеобразная исследовательница изобретённого ею мира. Он у неё - сплошь «плетенье нежное тумана и печали».
Такой вот не лишённый изыска мир. Он придуман? Да. Отчасти. Потому что мы все, каждый в своей области – придумщики и фантазеры.
А как без этого? Виктория Косенко всматривается. Вслушивается. В жизнь и в себя. Она извлекает из этой жизни только близкие ей и глубоко прочувствованные ею краски. Она чуть преображает их, сообщая им воздушность, лёгкость, невесомость. Она – художница, не художник. И почему бы ей не простить этот её «маленький каприз»? Не нужно искать в её работах и влияния сильного и мастеровитого Сергея Черкасова. Косенко похожа сама на себя. Дарование по-своему сильное и хрупкое одновременно, она предпочитает объяснять мир красками нежных тонов. Нежный тон её и держит. Вопреки всему. И на радость тем, кто, как и она, уверовали в Сказку о Дожде и приходящим ему на смену серебристым, летучим туманам. Заставляющим грустить и печалиться, и относиться к этим печалям светло, по-пушкински. «Печаль моя светла», - написал он. Вика Косенко об этом помнит, и очень бы хотела, чтобы мы об этом тоже не забывали.
Александр Брюханов, директор ПКПБ им. А.М.Горького.