160 лет назад началась история 17 километров российско-корейской границы
Самая короткая граница России на континенте — граница с Кореей. Всего 17 километров и 100 метров, примерно 21 тысяча средних шагов человека. По хорошей дороге такое расстояние можно пройти не торопясь за три-четыре часа. В текущем ноябре русско-корейскому пограничью исполняется ровно 160 лет, и за полтора с лишним века самая короткая граница прошла долгую непростую историю. На старте этой истории есть место и парусному путешествию классика отечественной литературы Ивана Гончарова, и дерзкому приключению на корейском берегу знаменитого путешественника Пржевальского. Об этом и многом другом из первоначальных лет соседства нашей родины со Страной утренней свежести специально для DV рассказывает Алексей Волынец.
«Корейское государство, или Чао-сян…»
Русские и корейцы впервые увидели друг друга ещё во времена монгольских завоеваний, а к исходу XVII века, в эпоху первопроходцев, в России уже знали про «великий морской нос», большой дальневосточный полуостров, на котором располагается «государство Корей».
Однако до середины XIX века Россия и Корея были во всех смыслах очень далеки друг от друга — с момента первой встречи русских и корейцев наша страна стала огромной империей, а Корея оставалась вассалом «богдыхана», маньчжурского владыки Китая. Дальневосточные границы Российской империи, проходившие тогда в Забайкалье и к северу от Амура, от королевства Корея отделяла тысяча вёрст по глухой и почти безлюдной тайге Приморья и Приамурья.
Всё изменилось в ноябре 1860 года, когда в Пекине крёстный сын русского царя подписал договор, отдавший в российское владение все земли к востоку от реки Уссури. Красная черта, проведённая тогда нашим дипломатом по карте Приморья, вмиг приблизила границу России к Корейскому полуострову. Но в самой Стране утренней свежести ничего об этом не знали — правители империи Цин, маньчжурского Китая, решили пограничный вопрос без участия своих корейских вассалов.
Впрочем, и в России тогда почти ничего не знали о Корее, кроме самого факта существования на Дальнем Востоке этого небольшого в сравнении с соседями государства. «Кто знает что-нибудь о Корее? Только одни китайцы занимаются отчасти ею, то есть берут с неё дань, да ещё японцы ведут небольшую торговлю с нею…» — восклицал в 1854 году писатель Иван Гончаров, один из первых наших соотечественников, ступивших на берег Корейского полуострова.
Писателю пришлось пояснять для российских читателей, что же это за страна: «Корейское государство, или Чао-сян, формировалось в эпоху первобытных греков... Корею, в политическом отношении, можно было бы назвать самостоятельным государством; она управляется своим государем, имеет свои постановления, свой язык; но государи её, достоинством равные степени королей, утверждаются на престоле китайским богдыханом. Этим утверждением только и выражается зависимость Кореи от Китая, да разве ещё тем, что из Кореи ездят до двухсот человек ежегодно в Пекин поздравить богдыхана с Новым годом. Это похоже на зависимость отделённого сына, живущего своим домом, от дома отца. К сожалению, до сих пор мало сведений о внутреннем состоянии и управлении Кореи, о богатстве и произведениях страны, о нравах и обычаях жителей…»
В сущности, эти пять предложений из изданной в 1858 году книги Гончарова полностью исчерпывали всё, что в ту эпоху знали русские люди о «королевстве Корея». Стоит подробнее рассказать о том, как один из классиков нашей литературы оказался в Стране утренней свежести — ведь Иван Александрович Гончаров может по праву называться одним из первопроходцев русско-корейских отношений. Именно его перу и литературному таланту принадлежат первые художественные описания корейцев и их страны на русском языке.
«Многие носят большие очки…»
К берегам дальневосточного полуострова, расположенного между Китаем и Японией, Иван Гончаров попал не в качестве писателя, а как чиновник Министерства финансов Российской империи. Его отправили на Дальний Восток в качестве секретаря особой дипломатической миссии — осенью 1852 года парусный фрегат «Паллада» покинул балтийский берег России и отправился мимо всей Европы, Африки и Индии на Дальний Восток, к берегам Тихого океана.
Не будем здесь останавливаться на всех перипетиях и деталях того дипломатического вояжа вокруг света, который благодаря литературному таланту Гончарова навсегда вошёл в золотой фонд нашей литературы — знаменитую книгу «Фрегат “Паллада”» читали если не все, то многие. А тем, кто ещё не читал, настоятельно советуем. Не пожалеете.
В том парусно-литературно-дипломатическом путешествии фрегат «Паллада», помимо массы дальневосточных гаваней, чьи имена и сегодня на слуху — Сингапур, Гонконг, Манила, Нагасаки, Шанхай, — посетил и корейские берега. Матросы и офицеры с «Паллады» стали первыми русскими людьми, ступившими на землю Кореи.
Произошло это 2 апреля 1854 года на юге полуострова. После буйной природы тропиков впервые наблюдаемые берега Кореи показались Гончарову бедными: «Вдали видны громады пиков, один другого выше, с такими сморщенными лбами, что смотреть грустно… Ближайший к морю берег низмен, песчан, пуст; зелень — скудная трава, местами кусты; кое-где лепятся деревеньки, у берегов уныло скользят изредка лодки, верно, добывают дневное пропитание, ловят рыбу, трепангов, моллюсков… Кое-где над сонными водами маленьких бухт жались в кучу хижины корейцев. Видны были только соломенные крыши, да изредка кое-где бродили жители, все в белом, как в саванах».
Визит нежданных иностранцев вызвал переполох среди корейских рыбаков. Первые встречи с русскими прошли мирно, но острожные и замкнутые корейцы упорно не пускали чужаков в свои сёла. Лишь на берегу стороны пытались общаться записками с китайскими иероглифами. В России тогда вообще не было ни одного знатока корейского языка, а корейцы, естественно, не владели русским — потому посредником стала китайская письменность, благо в ту эпоху иероглифы использовались в Корее чаще, чем квадратные знаки собственного алфавита.
Наших предков поразил на их взгляд странный и даже немного пугающий вид корейцев. Как вспоминал Гончаров: «И простой и непростой народ — все были одеты в белые широкие халаты… Сандалии у них похожи на японские, тростниковые или соломенные. Всего замечательнее головной убор. Волосы они зачёсывают со всех сторон кверху в один пучок, на который надевают шляпу. Что за шляпа! Тулья у ней так мала, что только и покрывает пучок, зато поля широки, как зонтик. Шляпы делаются из какого-то тростника, сплетённого мелко, как волос, и в самом деле похожи на волосяные, тем более что они чёрные. Трудно догадаться, зачем им эти шляпы? Они прозрачны, не защищают головы ни от дождя, ни от солнца, ни от пыли…»
Странный для русских облик завершали солнечные очки! Да-да, этот аксессуар, присущий сегодня каждому туристу, был популярен в Корее уже полтора века назад, хотя и несколько отличался от привычного нам. «Многие носят большие очки в медной оправе с тесёмкой вокруг головы…» — пишет Гончаров.
«Может быть, в Корее ещё не знают…»
Простые русские матросы, люди неграмотные и далёкие от современной толерантности, были в натуральном изумлении от внешнего облика корейцев. Гончаров не без усмешки описывает этот момент: «Матросы кучей окружили их и делали разные замечания, глядя на их халаты и собранные в пучок волосы. “Хуже литвы!” — слышу я, говорит один матрос. “Чего литвы, хуже черкес!” — возразил другой…»
Впрочем, это насмешливое изумление не помешало нашим матросам от души угостить странных незнакомцев в белых халатах ржаными сухарями. Пять дней фрегат «Паллада» стоял у южных берегов Кореи, первое общение русских и местных обитателей при помощи жестов и нескольких иероглифов прошло даже дружелюбно. Правда, кто-то из корейских гостей, посетивших фрегат, едва не спровоцировал дипломатический скандал. Как вспоминал Гончаров: «Один украл у Посьета серебряную ложку и спрятал в свои широкие панталоны. Ложку отняли, а вора за чуб вывели из каюты…» Хозяин столь соблазнительной серебряной ложки, Константин Николаевич Посьет, был старшим офицером фрегата «Паллада» — это его имя сегодня носят гавань и посёлок в Хасанском районе Приморского края, как раз там, где ныне пролегает русско-корейская граница.
7 апреля 1854 года русский фрегат покинул корейский берег, оставив аборигенам официальное письмо к властям с предложением установить торговые отношения с нашей страной и открыть корейские порты для наших кораблей. В книге Ивана Гончарова этого письма нет, но дипломатические архивы сохранили для нас его текст.
Первое официальное послание из России в Корею, написанное китайскими иероглифами, в переводе на русский язык XIX века звучало так: «Правительству корейскому должно быть небезызвестно по сношениям его с Пекином, что русские издавна имеют постоянное пребывание в сём городе и состоят в дружеских отношениях к Китаю. Ему нельзя тоже не знать, что Россия, занимая все северные земли, есть одно из самых больших государств в мире; но, может быть, в Корее ещё не знают, что в нынешнее время поселения российские отстоят не более как на два или три дня хорошего плавания от северных пределов Кореи со стороны Восточного моря. Поэтому теперь может часто представиться судам российским, идущим в свои порты, посещать порты корейские как для снабжения себя водой и необходимыми съестными припасами, так и для исправления повреждений от бурь и других случайностей. За упомянутые предметы русские всегда будут платить корейцам серебром или вещами по предварительному соглашению. Оставлять порты Кореи закрытыми для русских судов, которым теперь открыты порты японские, было бы неблаговременно, и надеемся, что высшее корейское правительство не пренебрежёт предложениями, сделанными с доброй целью утвердить навсегда мир и дружбу между двумя государствами, столь близко одно от другого отстоящими».
В этом письме под «близкими» к Корее имелись в виду порты Охотска и Аяна, расположенные на севере современного Хабаровского края, а также недавно основанный русский пост в устье Амура, лежащий за 1400 вёрст (действительно, около недели «хорошего плавания») от Корейского полуострова. Тогда, в 1854 году, ещё никто даже не предполагал, что всего через шесть лет русские границы по соглашению с Пекином приблизятся к Корее вплотную.
Оставив это письмо, моряки и дипломаты с фрегата «Паллада» так никогда и не узнали, что центральное правительство Кореи вскоре наказало нескольких местных чиновников за то, что они не воспрепятствовали визиту русских чужеземцев на корейский берег. Страна утренней свежести тогда оставалась погружённой в глубокое средневековье, по древней конфуцианской традиции стараясь тщательно закрыться от всех «варваров»-иностранцев.
«Фигура Кореи должна измениться…»
В ту весну 1854 года моряки с фрегата «Паллада» создадут и первую точную карту восточного побережья Кореи. Ранее в Европе имелись лишь примерные чертежи полуострова, сделанные западноевропейскими мореплавателями в конце XVIII столетия. Как писал Гончаров: «Фигура Кореи должна значительно измениться против обыкновенно показываемой до сих пор на картах…»
Писатель наблюдал в те дни и реку Туманную, или по-корейски Туманган — «пограничную реку Тайманьга». Именно по ней сегодня проходят те самые 17 километров русско-корейской границы, а тогда река служила границей между вассальным «королевством» Корея и её сувереном, маньчжуро-китайской империей Цин, владевшей ещё всем Приморьем. «Тут начинается Манчжурия…» — записал в дневнике Гончаров, не подозревая, что всего через шесть лет именно тут будет начинаться Дальневосточная Россия.
Недалеко от реки Туманной в начале мая 1854 года у экипажа «Паллады» произошла стычка с местными жителями, когда наши матросы попытались высадиться со шлюпок на берег. При этом драке предшествовала странная для русских пантомима корейцев, так описанная Гончаровым: «На берегу собралось множество народа, некоторые просили знаками наших пристать, показывая какую-то бумагу, и когда пристали, то корейцы бумаги не дали, а привели одного мужчину, положили его на землю и начали бить какой-то палкой. После этого положили точно так же и того, который бил, и стали бить и его. Наши нашли эту комедию очень глупой и пошли прочь, один из битых бросился за ними, схватил одного из матросов и потащил в толпу…»
Моряки отбили товарища, тогда в них полетели камни. Пришлось выстрелить по агрессивной толпе из ружья. Историки Южной Кореи ныне утверждают, что в той стычке погибло три корейца. Иван Гончаров ничего об убитых не сообщает, наоборот — утверждает, что единственный выстрел был сделан охотничьей дробью, едва ли способной убить, тем более троих.
Кто там и тогда, 166 лет назад, был прав или виноват, сегодня нам уже не узнать. Но разыгранная корейцами на берегу пантомима явно свидетельствует о том, что местные жители получили приказ начальства всячески не пускать чужаков в Страну утренней свежести. К счастью, та стычка остаётся единственной русско-корейской «войной» за минувшие полтора с лишним века.
Словом, древнее и всё ещё глубоко средневековое «королевство» тщательно закрывалось от мира. И нашим дипломатам после 1860 года пришлось немало потрудиться, пытаясь официально сообщить окуклившимся в себе феодальным правителям Кореи о том, что у них на границе появился новый большой сосед.
«Нам полезно отстаивать независимость Кореи…»
Подписывая на исходе 1860 года новый пограничный договор с Россией, власти маньчжуро-китайской империи не потрудились направить своим корейским вассалам сообщение о больших переменах на их северной границе. В нашей стране, наоборот, с большим вниманием отнеслись к факту географической близости с новым соседом по Дальнему Востоку.
«Россия одним взмахом перенеслась с широкого устья Амура к Корейскому полуострову и разом приблизилась к кипучему центру торговли и предприимчивости в Великом океане…» — писал в те дни Николай Муравьёв-Амурский, генерал-губернатор Восточной Сибири, то есть всех дальневосточных владений России. Один из главных инициаторов обретения Приамурья и Приморья, губернатор Муравьёв хорошо понимал всю важность утверждения нашей страны на берегах «Великого океана» — сегодня мы его называем Тихим.
Подчёркивал Муравьёв и важность добрососедских отношений с Кореей на фоне колониальной гонки, развёрнутой тогда западноевропейскими державами в Тихоокеанском регионе. «Нам весьма полезно бы было отстаивать независимость Кореи, ибо не должно допускать, чтоб какая-либо европейская морская держава учредила там свой порт, а то бы это было владычество в Японском море. Имея границу на реке Тюмень-Ула, мы всегда в полном праве отстаивать независимость своих соседей. Со временем же, когда мы утвердимся в заливе Петра Великого, то не мудрено, что корейцы и сами будут искать нашего покровительства…» — писал Муравьёв-Амурский в Министерство иностранных дел Российской империи ещё в 1859 году.
«Тюмень-Ула» — это ещё одно название реки Туманной, но не корейское и даже не китайское, а на маньчжурском наречии. Опасение, что западноевропейские державы попробуют сделать Корею своей колонией, в те дни абсолютно не было надуманным. Напомним, что как раз в то десятилетие французы начали завоевание Вьетнама (который, как и Корея, тоже считался номинальным вассалом Пекина), англичане тогда же вполне официально отторгли у Китая гавани Гонконга и Шанхая. Спустя считаные месяцы после этого письма Муравьёва, осенью 1860 года, объединённая англо-французская армия захватит Пекин.
Словом, опасения были небеспочвенными, и логично, что Россия предпочитала видеть у своих новых границ на Дальнем Востоке не колонию какой-то могущественной и потенциально опасной державы, а независимую Корею. Небольшое «королевство» было бы куда более спокойным и не внушающим опасений соседом. Так в ту эпоху имперские интересы царской России странным, но вполне закономерным образом совпали с национальными интересами корейского народа.
Однако с мыслями об этих новых геополитических раскладах требовалось ещё достучаться до погрязших в средневековье правителей Кореи. И на этом поприще российским дипломатам пришлось потратить немало сил, а также нервов.
Дни Турбиных на Туманной
Подписанный в Пекине в 1860 году договор в первой же статье указывал: «Граничная между двумя государствами линия упирается в реку Ту-мынь-дзян на двадцать китайских вёрст (ли), выше впадения её в море». Река «Ту-мынь-дзян» — это уже китайское имя реки Туманной — она же корейская Туманган и маньчжурская Тюмень-Ула. Упомянутые «двадцать китайских вёрст» и составляют существующую до наших дней русско-корейскую границу, самую короткую границу Российской Федерации с сопредельным государством на континенте.
Хотя во время подписания договора, передававшего земли Приморья в состав России, Пекин посетил посланник корейского короля, высокопоставленный чиновник Ким Гён Су, власти маньчжурского Китая ничего не сообщили ему о переменах. Корейское министерство иностранных дел, оно тогда называлось «Ведомство окраинных земель», несколько следующих лет и ведать не ведало, что Страна утренней свежести вдруг стала соседом прежде далёкой России.
В отличие от маньчжуров и китайцев, власти нашей страны попытались известить корейцев при первой же возможности. В июне 1861 года к устью реки Туманной с несколькими солдатами и забайкальскими казаками прибыл капитан российского Генерального штаба Николай Матвеевич Турбин. Наши военные поставили на берегу палатки, демонстративно расположившись напротив небольшого корейского посёлка на противоположном берегу реки. Вскоре к уже русскому берегу Туманной направилась лодка с несколькими корейскими чиновниками. На их вопрос «что за люди и зачем пришли» капитан Турбин дал им прочесть китайский текст договора, подписанного восемь месяцев назад в Пекине.
В ту эпоху все грамотные в Корее знали китайские иероглифы, гости капитана Турбина ознакомились с договором и признались, что для них это очень неожиданная новость. Взять текст договора корейцы отказались, но переписали его содержание. Известно, что начальник пограничной корейской провинции Хамгён передал это записку своему королю, но никакой официальной реакции на, казалось бы, столь важную новость не последовало.
Между тем к августу того 1861 года русские и китайские представители закончили демаркацию новой границы в Приморье. Корейские власти эти изменения игнорировали, лишь через три года чиновники провинции Хамгён получили приказ от имени короля «усилить охрану границы, а тех, кто будет незаконно переправляться через реку и торговать с русскими, арестовывать и прилюдно наказывать». В итоге нескольких корейских крестьян, пытавшихся переправиться через Туманную, казнили — их отрубленные головы выставили на речном берегу.
Русские не без удивления смотрели на эти действия корейских властей, но не оставили попыток установить дипломатические и торговые отношения. В июне 1865 года к границам Страны утренней свежести отправился штабс-капитан Пётр Александрович Гельмерсен. Официально он вёз сообщение правительству Кореи о том, что в Приморскую область России назначен новый губернатор. Видя замкнутость соседей, наши власти решили использовать эту новость как предлог для установления хоть каких-то отношений с корейцами.
Красная печать Пржевальского
От имени нового губернатора Приморья, контр-адмирала Ивана Васильевича Фуругельма, в адрес Ли Ю Вона, губернатора корейской пограничной провинции Хамгён, писались вежливые и проникновенные слова, хотя и не без тяжеловесных бюрократических оборотов той эпохи: «Получив назначение Всемилостивейшего Государя моего на должность губернатора пограничной с Вами области, я первым долгом своим считаю, во имя дружбы, издавна существующей между нашими государствами, скрепить эту дружбу личными нашими, Почтеннейший правитель, сношениями, которые бы послужили на пользу соседних народов, вверенных нашему управлению доверием наших монархов…»
Штабс-капитан Гельмерсен потратил несколько месяцев, чтобы уговорить власти пограничного городка Кёнхын пропустить его вглубь страны. Позднее он так рассказывал об этом губернатору Приморья: «Приём, оказанный мне, был довольно хорош, но начальник города решительно противился моей дальнейшей поездке, упирая на закон, запрещающий какому бы то ни было иноземцу вход в Корею…»
Зато Пётр Гельмерсен стал первым русским, сумевшим недолго пожить на корейской земле и собравшим некоторые любопытные сведения о нашем дальневосточном соседе. Например, он первым из наших соотечественников узнал о сакральном для корейцев значении древнего вулкана Пэктусан. «Гора Пек-ту-сан играет важную роль в понятиях корейцев и пользуется таким же почётом, как Фудзияма у японцев…» — писал Гельмерсен в коротком очерке «Заметка о Корее», изданном в Петербурге полтора века назад.
Спустя два года после этого неудачного визита установить официальные контакты с корейцами попытался знаменитый путешественник Николай Пржевальский. Впрочем, на тот момент 30-летний капитан Генерального штаба ещё не был всемирно известен как исследователь и первооткрыватель — Пржевальский в те дни занимал должность старшего адъютанта в штабе войск Приморской области. В его задачи входило исследование региона, и деятельный офицер не мог не попытаться решить проблему налаживания контактов с соседями-корейцами.
К счастью для нас, Николай Михайлович Пржевальский был не только талантливейшим географом, но и вполне одарённым литератором — он оставил живые и не лишённые юмора заметки о своём визите на землю Кореи. Но помимо всего прочего молодой офицер был и весьма авантюрен — в Страну утренней свежести налаживать дипломатические контакты он отправился без приказа начальства, не имея каких-либо официальных бумаг, не зная ни слова по-корейски и даже без переводчика.
Позднее он объяснял свою авантюру тем, что «знал характер всех азиатцев, в обращении с которыми следует быть настойчивым и даже иногда дерзким для достижения своей цели…». Впрочем, в данном случае дерзость Пржевальского, пожалуй, во всех смыслах переходила все границы — в качестве посольской грамоты наш наглый соотечественник использовал случайно завалявшуюся в кармане казённую бумагу, по сути банальную справку, игравшую в ту эпоху роль билета на пользование конными повозками ямщиков. Однако выданное много месяцев назад в Иркутске «предписание на получение почтовых лошадей» украшала большая красная печать — «самая важная вещь для корейцев», как шутил по этому поводу Пржевальский.
Действительно, на Дальнем Востоке и корейцы, и китайцы привыкли очень почтительно относиться к официальным документам с печатью. Красная печать и сегодня у наших дальневосточных соседей считается более важной и солидной, чем привычные нам синие. Словом, не зря Пржевальский был ещё и азартным игроком в преферанс — он откровенно блефовал, но не без дерзкого и точного расчёта. В ближайшем пограничном городке у корейцев едва ли имелись хорошие переводчики с русского языка, а красная печать с двуглавым орлом на случайной бумаге выглядела обнадёживающе солидно…
Источник: dv.land